Нынче утром мы поместили в новостях небольшую заметку о гибели кожистой черепахи на Корнуольском побережье. Она написана, как вы помните, научным редактором лондонской «Таймс» (The Times) Томом Уипплом (Tom Whipple). Прекрасный, надо сказать, журналист — я присматриваюсь к нему ещё с тех пор, как он работал в «Гардиан» (The Guardian), где тоже писал о науке. Например, мне запомнилась его статья 10-летней, если не больше, давности, в пух и прах развенчивающей гомеопатию, когда у нас её ещё вовсе не считали лженаукой. Теперь Том уже давно в «Таймс» — это как у нас когда-то было перерасти «Комсомолку» и попасть в «Правду» или «Известия»: солиднее, да и зарплата явно больше. Немного, наверное, скучнее, ибо стиль «Таймс» лапидарнее и строже, нежели в «Гардиан», где ребята нередко блещут словом — тут же боссы поди укорачивают журналистскую лихость.

Но не суть. Сегодня Том Уиппл просто удивил меня. Вот гибелью то ли порубленной гребными винтами моторок, то ли скончавшейся от несварения пластика в её брюхе огромной, с меня ростом, черепахи не удивил, а большой статьёй об учёном — удивил. И всё потому, что учёный этот — патриарх мировой экологии Джеймс Лавлок. Ему нынче исполнилось 99, а он как огурчик! А я-то думал, что Лавлок уже необратимо дряхл и потому-то не ответил на мои вопросы, отправленные ему-то уж первому в прошлом году, в рамках  нашего международного проекта «Год Эко».

К счастью, жизнь в этом замечательном человеке не то что более чем теплится, а бурлит. А наши вопросы, отправленные через Королевское общество (аналог РАН), поскольку Лавлок уже бог весть сколько лет нигде не служит, а личный его электронный адрес днём с огнём не найти, он наверняка попросту, по разгильдяйству чиновников RS, в своё время не получил, И я, порадовавшись тому, что он по-прежнему «в игре», сделал две вещи: перевёл для своих читателей статью Уиппла о Лавлоке и написал Тому с просьбой переслать наш вопросник великому мыслителю современности. А что, как в той игривой рекламе, а вдруг!..

Александр ЖАБСКИЙ,
редактор ресурса ЭКО.ЗНАЙ.

Джеймс Лавлок считался пророком обречённости. Верны ли его теории?

Проблема с названием вашей теории «Гея» заключается в том, что она рискует привлечь неподобающего союзника. «Легко придать слову какое-то ложное значение, не намереваясь это сделать. Это не духовное описание или другая причудливая религия, — с раздражением говорит Джеймс Лавлок. — Это простая инженерная попытка объяснить, как работает мир».

Тем не менее, почтенный ученый, один из самых значительных мыслителей в области окружающей среды ХХ века, теперь признает, что обращение к древнегреческой матери-земле сделало его жизненную работу слишком привлекательной для тех «зелёных», которые любят есть тофу (пищевой продукт из соевых бобов, безвкусный, но богатый белком. — Прим. А.Ж.) в юрте и, возможно, слишком непривлекательной для тех, кто хочет поддержать выбранное решение Лавлока для изменения климата — ядерную энергетику.

«Если мы во всём мире перейдем к ядерной энергетике, у нас будет несколько лет, чтобы рассказать о других вещах», — говорит он, обращаясь ко мне после одного из самых долгих периодов жары в британской истории. Но, добавляет он, «было сказано так много лжи» о ядерной энергетике, и теперь она настолько непопулярна среди «возмутительных лицемеров» зелёного движения, что теперь уже просто невозможна.

Пятьдесят лет назад, после работы в НАСА над первыми полётами к Марсу, Лавлок разработал идею, которая определила его карьеру и стала более актуальной, поскольку последствия изменения климата ощущаются по всей планете.

Вместо того, чтобы рассматривать Землю как набор систем — атмосфера, океаны и животные, которые их населяют, в теории Геи это все едино, и каждый элемент усиливает и изменяет другие.

Более того, эта всеобъемлющая система, утверждает он, саморегулируется. Как и в одном организме, есть механизмы обратной связи — между растениями и животными, животными и атмосферой — это означает, что Землю можно рассматривать как нечто, что работает для поддержания условий, необходимых для жизни.

Он назвал теорию Геей по воле своего друга романиста Уильяма Голдинга. «Билл был действительно настоящим мастером слова, — говорит Лавлок, — неточное определение человека, который получил Нобелевскую премию за литературу. Теперь он признает, говоря из своего дома в Дорсете, что если бы он мог сделать что-то по-другому, он бы выбрал более прозаическое имя — что-то более отталкивающее, чем магический кристалл.

Теория остается спорной, и не только из-за названия. Ей категорически воспротивились некоторые биологи, в том числе Ричард Докинс, утверждавшие, что, несмотря на протесты Лавлок, она слишком близко к духовности, подразумевая, что сама Земля обладает волей.

Что бесспорно, так это то, что Гее было тяжело. На большей части северного полушария это лето было одним из самых жарких на нашей памяти. В Японии было так плохо, что жара была объявлена стихийным бедствием. В Британии шесть недель с температурой 30 градусов вызвали воспоминания о 1976 годе. В Калифорнии разразились лесные пожары.

По частям ничто из этого не является беспрецедентным — страны пережили аналогичные аномалии в прошлом. Но не все одновременно. В течение последних 30 лет Лавлок был в дебатах о климате на стороне пророчивших смертельный финал. Теперь, когда он приближается к 100, кажется, что некоторые из этих пророчеств сбываются.

Именно слушая, как мы пытаемся предотвратить их, он теряет терпение в разговорах с другими защитниками окружающей среды. «Есть две вещи, которые я имею против «зелёных», — говорит он. — Во-первых, это самые возмутительные лицемеры, с которыми я когда-либо сталкивался. Да и предложения, которые они выдвигают, непрактичны и вредны».

Он говорит, что большая часть поддержки возобновляемых источников энергии происходит потому, что «это даёт им возможность хорошо себя чувствовать и столь же хорошо выглядеть. Они как бы «естественны». Но они ничего не знают о Земле. Альтернативы сжиганию ядерной энергии нет.

«О ней нагромоздили столько лжи, чтобы сделать её преднамеренно дорогостоящей, чтобы сделать невозможным её использование. Возьмите Фукусиму. Скажите это слово, и все сразу подумают о гигантской ядерной аварии. На практике никто не был убит в Фукусиме, зато примерно от 16 до 20 тысяч человек погибли от цунами.

«Я думаю, что другие энергетические отрасли, напуганный появлением атомной энергии, извращают её суть, лгут о ней и убеждают всех вокруг, будто она невероятно дорога. Когда атомная энергия только появилась, министр правительства Эттли сказал, что она так дешева, что её и измерять-то не надо. И это правда».

Лавлок — независимый мыслитель и всегда избегал упрошенной классификации. Тот факт, что он считает себя больше другом Найджела Лоусона — основателя климатически-скептического мозгового центра Глобального фонда политики потепления, нежели многих своих товарищей по изменению климата («выдающиеся «зелёные» слишком религиозны», — говорит он) во многом соответствует стилю его жизни.

Во время Второй мировой войне он зарегистрировался как отказник от службы в армии по соображениям совести — решение, столь же социально трудное, как и все, что он сделал в своей жизни. Но, встав на твёрдую и принципиальную позицию, когда пришли сообщения о нацистских злодеяниях, он изменил ее и попытался добиться призыва. Ему отказали на том основании, что его исследования, касающиеся лечения ожогов, были слишком ценными для военного времени.

В Великобритании он мог бы сделать успешную карьеру в медицинской науке; вместо этого в начале шестидесятых он переехал в США и стал работать в реактивной лаборатории НАСА, деля кабинет с астрофизиком и суперзвездой популяризации науки Карлом Саганом.

В эту первую половину своей жизни он не был великим теоретиком в области окружающей среды, а был ремесленник и изобретатель — он создал прототип микроволновой печи и устройство для измерения концентрации хлорфторуглеродов (ХФУ). Он был очень хорош в этом, но однажды решил стряхнуть всё это с себя и стал «независимым ученым».

В науке «независимый» обычно означает одну из двух вещей. Во-первых, вы аристократ— любитель 19-го века. Во-вторых, вы чудак. Но как член Королевского общества, мать которого бросила школу в 13 лет и пошла работать на фабрику по изготовлению маринованной продукции, Лавлока не отнести ни к тем, ни к другим. Он просто решил, что ему лучше работать у себя дома на побережье Дорсета, нежели обсуждать политику высокого уровня в Оксбридже (Оксфордский и Кембриджский университеты. — Прим. А.Ж.). Таким образом, он так и не вышел на пенсию, что, впрочем, неудивительно, ибо он, в некотором роде, не имел дающей на это право работы.

«Это прекрасный образ жизни, очень счастливый; гораздо более полезный, чем обычная работа, — говорит он. — В слове «карьера» всё не так. Это призвание, которое побуждает быть не просто ученым, но и инженером и художником».

И тут он признаётся, что с возрастом приобрел определенную общность с Геей, чье здоровье и скрипучие свойства самовосстановления, которые он видит, отражаются в нём самом. «Мне 99 лет. Я думаю, что Земля почти в том же возрасте, что и я, — говорит он. — Мы оба довольно древние, у нас может быть есть еще несколько лет, а значит шанс на то, что мы немного побеседуем, прежде чем мы отойдём лучший мир. Ближайшие несколько лет могут быть довольно тяжёлыми».

Опубликовано в лондонской «Таймс» 14 августа 2018 года.

Перевод с английского Александра ЖАБСКОГО.

Оригинал интервью.